Сын Фурманова? Мать - Анка-пулеметчица?
Так говорит ее сын, который живет в Кирово-Чепецке.
Дмитрий Фурманов уже более тридцати лет живет в Кирово-Чепецке. Работал мастером участка в Кирово-Чепецком управлении строительства, сейчас на пенсии. Много лет дружил с дочерью легендарного комдива Василия Ивановича Чапаева Клавдией. В Москве, на своей родине, бывает каждый год, приезжает на Новодевичье кладбище, на могилу матери - Анны Никитичны Стешенко. Рядом с ней здесь покоится ее первый муж - Дмитрий Андреевич Фурманов, комиссар чапаевской дивизии, писатель...
А история такова. В годы Первой мировой войны Анна Стешенко училась на курсах медсестер. Затем была сестрой милосердия в санитарном поезде, где и познакомилась с Дмитрием Фурмановым - прапорщиком царской армии и начальником того поезда. Поступила учиться в Московский университет, однако Гражданская война вновь призвала ее на фронт. Стешенко стала заведующей культпросветом политотдела 25-й дивизии, которой командовал Чапаев. После Гражданской работала в издательстве "Советский писатель", была директором Московского драмтеатра, затем - ГИТИСа. Скончалась в 1941 году в Кремлевской больнице.
- Что там произошло - сейчас сказать трудно, - вспоминает Дмитрий Людвигович Фурманов. - Но мама, безусловно, знала много...
В 1926 году, когда не стало писателя Фурманова, Анну Стешенко познакомили с Лайошом (Людвигом) Гавро - национальным героем Венгрии или, как его еще называли, "венгерским Чапаевым". В 1934 году у них родился сын.
- Но я очень похож на Фурманова - видно, небесные ангелы так постарались, - рассказывает Дмитрий Людвигович. - У мамы с Дмитрием Андреевичем была большая любовь. От того имя и фамилию мне дали в память о любимом матушкой человеке. Но Анки-пулеметчицы в реальной жизни не существовало. Этот образ придуман Васильевыми - создателями знаменитого кинофильма "Чапаев". При встрече с мамой они настояли: мол, нужен образ героини Гражданской войны. И назвали ее именем моей матушки...
Дмитрий Людвигович в свое время получил прекрасное образование - закончил Нахимовское училище, Московский энергетический техникум, Московский институт кинематографии, Московский инженерно-строительный институт. Был собственным корреспондентом "Московского комсомольца", "Вечерней Москвы", "Известий", "Московской правды". В кругу его знакомых были Нагибин, Габрилович, Аджубей и многие другие писатели, режиссеры, журналисты, актеры, политики. Были - потому что "иных уж нет, а те далече". И сам Дмитрий Людвигович, волей судеб оказавшийся в Кирово-Чепецке, проживает сейчас в однокомнатной квартире - с женой и бесконечными воспоминаниями.
Его отцом все-таки был Чапаев. Но венгерский.
Ее жестокость поражает… Тонька-пулеметчица, как ее называли тогда, работала на оккупированной немецкими войсками советской территории с 41-го по 43-й годы, приводя в исполнение массовые смертные приговоры фашистов партизанским семьям.
Передергивая затвор пулемета, она не думала о тех, кого расстреливает - детей, женщин, стариков - это было для нее просто работой. "Какая чушь, что потом мучают угрызения совести. Что те, кого убиваешь, приходят по ночам в кошмарах. Мне до сих пор не приснился ни один", - говорила она своим следователям на допросах, когда ее все-таки вычислили и задержали - через 35 лет после ее последнего расстрела.
Уголовное дело брянской карательницы Антонины Макаровой-Гинзбург до сих пор покоится в недрах спецхрана ФСБ. Доступ к нему строго запрещен, и это понятно, потому что гордиться здесь нечем: ни в какой другой стране мира не родилась еще женщина, лично убившая так много людей.
ДРУГОЕ ИМЯ – ДРУГАЯ ЖИЗНЬ
Тридцать три года после Победы эту женщину звали Антониной Макаровной Гинзбург. Она была фронтовичкой, ветераном труда, уважаемой и почитаемой в своем городке. Ее семья имела все положенные по статусу льготы: квартиру, знаки отличия к круглым датам и дефицитную колбасу в продуктовом пайке. Муж у нее тоже был участник войны, с орденами и медалями. Две взрослые дочери гордились своей мамой.
Девочка была очень стеснительной, поэтому в школе даже не смога ответить на вопрос учительницы по поводу своей фамилии. Другие дети закричали: «Да Макарова она!», так как отца Тони звали Макаром. Учительница не стала разбираться и так и записала девочку Макаровой.
Из протокола допроса Антонины Макаровой-Гинзбург, июнь 78-го года:
"Все приговоренные к смерти были для меня одинаковые. Менялось только их количество. Обычно мне приказывали расстрелять группу из 27 человек - столько партизан вмещала в себя камера. Я расстреливала примерно в 500 метрах от тюрьмы у какой-то ямы. Арестованных ставили цепочкой лицом к яме. На место расстрела кто-то из мужчин выкатывал мой пулемет. По команде начальства я становилась на колени и стреляла по людям до тех пор, пока замертво не падали все..."
Три месяца, до первого снега, они вместе бродили по чащобам, выбираясь из окружения, не зная ни направления движения, ни своей конечной цели, ни где свои, ни где враги. Голодали, ломая на двоих, ворованные ломти хлеба. Днем шарахались от военных обозов, а по ночам согревали друг друга. Тоня стирала обоим портянки в студеной воде, готовила нехитрый обед. Любила ли она Николая? Скорее, выгоняла, выжигала каленым железом, страх и холод у себя изнутри.
"Я почти москвичка, - гордо врала Тоня Николаю. - В нашей семье много детей. И все мы Парфеновы. Я - старшая, как у Горького, рано вышла в люди. Такой букой росла, неразговорчивой. Пришла как-то в школу деревенскую, в первый класс, и фамилию свою позабыла. Учительница спрашивает: "Как тебя зовут, девочка?" А я знаю, что Парфенова, только сказать боюсь. Ребятишки с задней парты кричат: "Да Макарова она, у нее отец Макар".
Так меня одну во всех документах и записали. После школы в Москву уехала, тут война началась. Меня в медсестры призвали. А у меня мечта другая была - я хотела на пулемете строчить, как Анка-пулеметчица из "Чапаева". Правда, я на нее похожа? Вот когда к нашим выберемся, давай за пулемет попросимся..."
В январе 42-го, грязные и оборванные, Тоня с Николаем вышли, наконец, к деревне Красный Колодец. И тут им пришлось навсегда расстаться. "Знаешь, моя родная деревня неподалеку. Я туда сейчас, у меня жена, дети, - сказал ей на прощание Николай. - Я не мог тебе раньше признаться, ты уж меня прости. Спасибо за компанию. Дальше сама как-нибудь выбирайся". "Не бросай меня, Коля", - взмолилась Тоня, повиснув на нем. Однако Николай стряхнул ее с себя как пепел с сигареты и ушел.
Несколько дней Тоня побиралась по хатам, христарадничала, просилась на постой. Сердобольные хозяйки сперва ее пускали, но через несколько дней неизменно отказывали от приюта, объясняя тем, что самим есть нечего. "Больно взгляд у нее нехороший, - говорили женщины. - К мужикам нашим пристает, кто не на фронте, лазает с ними на чердак, просит ее отогреть".
Не исключено, что Тоня в тот момент действительно тронулась рассудком. Возможно, ее добило предательство Николая, или просто закончились силы - так или иначе, у нее остались лишь физические потребности: хотелось есть, пить, помыться с мылом в горячей бане и переспать с кем-нибудь, чтобы только не оставаться одной в холодной темноте. Она не хотела быть героиней, она просто хотела выжить. Любой ценой.
Когда кончили работу, подрядчик не сразу отдал деньги за работу. Деньги должен был получить и раздать как старший Степан Гаврилович. Старик долго ходил за деньгами. Веньяминов бегал по пристани, искал Степана. Забыв его имя, он спрашивал всех:
— Не видели ли грязевского (Грязево — другое название деревни Будайка) старика, красивого, кудрявого, всё говорит «чапай»?
— Он, Чапай, не отдаст тебе денег, — подшучивали над Веньяминовым. Потом, когда дед получил заработанные деньги, он разыскал Веньяминова, отдал ему заработок, угостил его.
А кличка «Чапай» так и осталась за Степаном. За потомками же закрепилось прозвище «Чапаевы», затем ставшее официальной фамилией.
Некоторое время спустя, в поисках лучшей доли, семья Чапаевых переселилась в село Балаково Николаевского уезда Самарской губернии. Иван Степанович определил сына в местную церковноприходскую школу, меценатом которой был его зажиточный двоюродный брат. В семье Чапаевых уже были священники, и родители хотели, чтобы и Василий стал священнослужителем, но жизнь распорядилась иначе.
В мирное время поступила на ростовский рабфак, а затем закончила факультет советского права Московского университета, и уже через год после защиты диплома отправилась в Германию в качестве референта юридического отдела советского торгпредства, при этом занималась разведывательной деятельностью.
После госпиталя Тоня смогла где-то раздобыть документы, что все время была санитаркой в советском госпитале, поэтому после окончания военных действий стала героем Второй мировой войны, а в дальнейшем и заслуженным ветераном.
В 1945-м году Антонина Макарова вышла замуж за советского солдата Виктора Гинзбурга и переехала жить в его родной белорусский город Лепель, где спокойно работала на швейной фабрике и растила двоих дочерей. Никто даже не подозревал о прошлом Тони.
И снова вопросы…
Тучи сгустились над Поповой перед войной. Сначала в 1937 году её в срочном порядке вернули из Швеции в Москву, а затем она узнала об арестах бывших командиров Чапаевской дивизии. Однако Марию не тронули. С началом Великой Отечественной войны её мобилизовали в агитбригаду, где рассказами о Чапаеве она вдохновляла бойцов на ратный подвиг. А другая Анка — Анна Стешенко — в начале войны скончалась в госпитале от болезни.
Уже после смерти Сталина, в 1959 году Попову вызвали в ЦК и попросили объяснить, действительно ли она воевала у Чапаева и стреляла из пулемёта или она выдаёт себя за другого человека. Удивлению Поповой не было предела. Оказалось, что несколько бойцов Чапаевской дивизии, приревновав Попову к её славе, написали донос.
Она не отпиралась, рассказывала обо всём спокойно, говорила, что кошмары её не мучили. Ни с дочерьми, ни с мужем общаться не захотела. А супруг-фронтовик бегал по инстанциям, грозил жалобой Брежневу, даже в ООН — требовал освобождения жены. Ровно до тех пор, пока следователи не решились рассказать ему, в чём обвиняется его любимая Тоня.
После этого молодцеватый, бравый ветеран поседел и постарел за одну ночь. Семья отреклась от Антонины Гинзбург и уехала из Лепеля. Того, что пришлось пережить этим людям, врагу не пожелаешь.
Возмездие
Антонину Макарову-Гинзбург судили в Брянске осенью 1978 года. Это был последний крупный процесс над изменниками Родины в СССР и единственный процесс над женщиной-карателем.
Не смотря на то, что в «Палаче» действие происходит в 1965 году, личность Тоньки-пулеметчицы исторически достоверна. Все те ужасы, которые рассказываются о ней – правда. При этом военные историки признают: художественный вымысел только сглаживает краски, реальность же оказывается еще страшнее.