Ю.И. Айхенвальд. Грибоедов (О пьесе "Горе от ума")
Одинокое произведение Грибоедова, в рамке одного московского дня изобразившее весь уклад старинной жизни, пестрый калейдоскоп и сутолоку людей, в органической связи с сердечной драмой отдельной личности, - эта комедия с избытком содержания не умирает для нашего общества, и навсегда останется ему близок и дорог тот герой, который перенес великое горе от ума и оскорбленного чувства, но, сильный и страстный, не был сломлен толпою своих мучителей и завещал грядущим поколениям свое пламенное слово, свое негодование и все то же благородное горе.
Знаменитая пьеса "держится каким-то особняком в литературе" и, по известному сравнению Гончарова, похожа на столетнего старика, "около которого все, отжив поочереди свою пору, умирают и валятся, а он ходит, бодрый и свежий, между могилами старых и колыбелями новых людей, и никому в голову не приходит, что настанет когда-нибудь и его черед".
Софья, дочь Фамусова, на рассвете занимается музицированием с Молчалиным, подчиненным собственного отца. Горничная Лиза следит за тем, чтобы никому не стало известно о том, что дочери барина захотелось заняться музыкой в столь ранний час, и чтобы никто не подумал чего-либо лишнего о девушке.
В образе Чацкого отражены черты декабриста
эпохи 1816-18гг.
Сын покойного друга Фамусова, Чацкий вырос в
его доме, в детстве воспитывался и учился вместе
с Софьей под руководством русских и иностранных
учителей и гувернёров. Рамки комедии не дали
возможности Грибоедову подробно рассказать, где
учился дальше Чацкий, как он рос и развивался.
Прежде всего он желал исполнить свой долг перед
Отечеством, желал честно служить ему. Но
государству, оказывается, не нужно
самоотверженное служение, оно требует лишь
прислуживания. За три года до описанных в комедии
событий Чацкий, «обливаясь слезами», расстался с
Софьей и отправился в Петербург. Но блестяще
начатая карьера оборвалась: «служить бы рад,
прислуживаться тошно». И Чацкий оставляет
столицу. Он пытается служить Отечеству иначе:
«славно пишет, переводит». Но в тоталитарном
государстве вопрос «служить или не служить, жить
в деревне или путешествовать» выходит за рамки
проблемы личной свободы. Личная жизнь гражданина
неотделима от его политических убеждений, и
стремление жить по-своему, наперекор норме, уже
само по себе и есть вызов. Три года Чацкий был за
границей (очевидно, в составе русской армии).
Пребывание за границей обогатило Чацкого новыми
впечатлениями, расширило его умственный
кругозор, но не сделало поклонником всего
иностранного. От этого низкопоклонства перед
Европой, столь типичного для фамусовского
общества, охранили Чацкого присущие ему
качества: любовь к Родине, к её народу,
критическое отношение к окружающей его
действительности, независимость взглядов,
развитое чувство личного и национального
достоинства.
Возвратившись в Москву, Чацкий нашёл в жизни
дворянского общества ту же пошлость и пустоту,
которые характеризовали его и прежде. Он нашёл
тот же дух нравственного угнетения, подавления
личности, которые царили в этом обществе и до
войны 1812 года.
Позиция Чацкого в отношении наиболее острых и
значительных проблем современности
определяется вовсе не желанием разрушать,
крушить что-то – как не за тем, чтобы обличать
явился он в дом Фамусова. Герой пришёл к людям,
которые всегда были ему родными, возвратился с
желанием любить и быть любимым – но таким, каков
он есть, весёлым и насмешливым, острым и не всегда
«удобным», но он уже не нужен здесь.
2.2. Первые монологи Чацкого
После долгого отсутствия Чацкий вновь в доме
Фамусова, встречает Софью. Он давно ждал этого
свидания. Волнение столь велико, что он не сразу
находит нужные слова для выражения своих чувств,
и на память приходит литературный штамп: «…я у
ваших ног». Чацкий настолько взволнован, что
допускает даже некоторую бестактность. Он
говорит о том, что Софья встретила его не так, как
он того ждал. Холодность встречи он пытается
объяснить внезапностью своего появления. Чацкий
торопится выяснить, ждала ли его Софья, думала ли
о нем.
В обилии глаголов, вопросов, восклицаний
передана смятенность чувств героя, глубина его
переживаний. Мысль набегает на мысль, речь
сбивчива и прерывиста. От настоящего Чацкий
обращается к тем радостным и недалеким дням,
когда они с Софьей бывали вдвоем. Этими
воспоминаниями Чацкий жил во время своих
странствий. Однако холодность встречи не может
умерить восторга Чацкого. Перед ним Софья. Она
прекрасна. И он ей скажет о том, как он ждал этой
встречи:
Верст больше семисот пронесся, - ветер, буря;
И растерялся весь, и падал сколько раз –
И вот за подвиги награда!
Появляется Чацкий. Видя озадаченное выражение лица Фамусова, Чацкий интересуется, не случилось ли чего с Софьей?
«Пусть я посватаюсь, вы что бы мне сказали?» Фамусов рекомендует Чацкому: «...поди-тка послужи». На что тот ему отвечает: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Фамусов рассказывает историю дяди Максима Петровича, который сделал головокружительную карьеру при дворе, падая перед высочайшими особами и смеша их этим: «Упал он больно, встал здорово». Чацкий: «Нет, нынче свет уж не таков.../ Вольнее всякий дышит / И не торопится вписаться в полк шутов». Фамусов Боже мой! Он карбонари!...Опасный человек!» и затыкает уши, чтобы не слышать «вольностей» Чацкого.
Явление 3
Слуга докладывает о Скалозубе. Фамусов суетится: «Принять его, позвать, просить, сказать, что дома, / Что очень рад», просит Чацкого: «при нем веди себя скромненько».
Явление 4
Чацкий удивлен суетой вокруг полковника: «Ах! Тот скажи любви конец, / Кто на три года вдаль уедет».
Явление 5
Фамусов радушно принимает Скалозуба. Скалозуб на все вопросы отвечает коротко и часто невпопад, рассказывает о путях своего продвижения по службе: «Да, чтоб чины добыть, есть многие каналы; /<...> Мне только бы досталось в генералы». Фамусов намекает ему о женитьбе: «в Москве невестам перевода нет», рассуждает о гостеприимстве московских домов: «Дверь отперта для званых и незваных, / Особенно из иностранных»; о московской молодежи, которая уже начинает «учить учителей», о дамах: «Судьи всему, везде, над ними нет судей». Скалозуб и Фамусов сходятся во мнении, что Москва радует новыми домами и дорогами. На это Чацкий замечает: «Дома новы, но предрассудки стары». Фамусов сожалеет, что Чацкий не служил, а ведь мог бы: «он малый с головой». Чацкий произносит монолог «А судьи кто?», в котором гневно осуждает «отечества отцов»: одни «грабительством богаты», другие — «негодяи знатные», за мундиром скрывающие «слабодушие, рассудка нищету». Фамусов поспешно уходит.
“...как лев, дрался <...> при Суворове, потом пресмыкался в передних всех случайных людей”. Вот - тайна Фамусова! Вот почему он испытывает Чацкого россказнями про Максима Петровича. Это - не издевка. И меньше всего желание преподать урок... Это - насмешка - в том числе, и над собой. Старого фрондера, который смирился... Слово “Фронда” - вот что рисует нам отличие бунта Фамусова от бунта Чацкого или Софьи! “Не то, чтоб новизны вводили, - никогда, - Спаси нас боже!”... (А Софья с Чацким, увы, каждый по-своему, - “вводят новизны”!)
И теперь он, Фамусов, стоит в растерянности - перед бунтовщиком нового времени... То ли желая увидеть - когда смирится и тот. То ли в тайной надежде - что не смирится. Стоит, разглядывая его, - как позже, в промозглый зимний день декабря 14-го, целых несколько часов будет стоять Иван Андреевич Крылов - бунтовщик века XVIII - перед мятежным каре Московского полка. (Ему кричали с двух сторон и эти, и те, - узнававшие его: “Иван Андреич! Уходите! Скоро будут бить пушки!..” А он все стоял!) Ему приписывают фразу: “В морды им посмотреть хотел!”
Репетилов
“Теперь вопрос. В комедии “Горе от ума” кто умное действующее лицо? ответ: Грибоедов. А знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями...” (Пушкин. Письмо А. Бестужеву). Главным для понимания пьесы, все равно, оставался вопрос об отношении автора к своему герою... Молва или общественный момент появления комедии на свет привели к тому, что произошло как бы: смешение - автора и героя. Поздней пришли времена, когда утверждение их тождества стало уже делом идеологическим.
И тут... представители самых разных воззрений обязательно спотыкались о сцену с Репетиловым. Начиная снова с Пушкина: “...не метать бисера перед Репетиловыми и тому под. <...>Кстати, что такое Репетилов? в нем 2, 3, 10 характеров. Зачем делать его гадким? довольно, что он ветрен и глуп с таким простодушием; довольно, чтоб он признавался поминутно в своей глупости, а не мерзостях. Это смирение чрезвычайно ново на театре, хоть кому из нас не случалоськонфузиться, слушая ему подобных кающихся?”.
Сцена была явно вставной - недаром ее называли чаще “интермедией”. И не имела определенного отношения к сюжету. Без Репетилова сюжет вполне мог обойтись. Но сцена занимала слишком много места “в общей экономии времени” пьесы, как говорили исследователи. И это требовало объяснения.
Притом она странно метила в Чацкого! Была пародийна по отношению к нему. На эту пародийность обращали внимание неоднократно. Недаром Чацкий с Репетиловым как-то особенно груб. (Не хочет признавать родства?) Кстати, автор комедии, “притянутый к Иисусу” (по его выражению) - по делу декабристов, доказывая свою непричастность к делу, ссылался, не в последнюю очередь, - и на эту сцену!
Вольно было Пиксанову с его “бытовой и сатирической комедией” - констатировать, что “поэт-энтузиаст, увлеченный политическим движением, воздержался бы включить впьесу эту интермедию о Репетилове и его “секретнейшем союзе”” [27][.] (Кстати, довод несомненный!) А что было делать М. Нечкиной? С ее несокрушимой идеей “Грибоедов и декабристы” - и только так? “Всем авторам, стремившимся разорвать связь Грибоедова с революционным движением его времени или хотя бы ослабить ее, или снизить ее значение, образ Репетилова всегда казался сильнейшим аргументом в пользу их выводов”[28], - писала Нечкина в своей книге, где чуть не треть - одна из трех частей - посвящена разбору “Горя от ума”, - и в этом разделе отводится Репетилову с его “глупостями” целая глава, названная его именем. (Ни Фамусов, ни Софья - такой чести не удостоились!) Концепцию Нечкиной, обретшую потом на многие годы непререкаемость партийной программы по Грибоедову (в чем не было, разумеется, вины автора), - где Чацкий представлен не иначе, как будущим декабристом, а сам Грибоедов, естественно, - “декабристом без декабря”, - Репетилов самим своим существованием - грозился перечеркнуть.
Правда, адепты полярных концепций появления этого странного шута в пьесе не обращали внимания на одно обстоятельство: речи Репетилова, вся его политическая трескотня - “секретнейший союз” и прочее, “шумим, братец, шумим...” - странно напоминали речи одного человека... Фамусова: “А наши старички? как их возьмет задор <...> Поспорят, пошумят и разойдутся...” - Обычная московская “словопря”! Это, в частности, подтверждает наши подозрения относительно образа самого Фамусова. Помните его речи?
Я вам скажу - знать, время не приспело -
Но что без них не обойдется дело.
А у Репетилова...
Не место объяснять теперь и недосуг,
Но государственное дело:
Оно, вот видишь, не созрело,
Нельзя же...
Ведь среди участников репетиловского “секретнейшего союза” всплывали вполне узнаваемые лица:
Но голова у нас, какой в России нету,
Не надо называть, узнаешь по портрету;
Ночной разбойник, дуэлист,
В Камчатку сослан был, вернулся алеутом,
И крепко на руку нечист;
Да умный человек не может быть не плутом.
Когда ж об честности высокой говорит,
Каким-то демоном внушаем:
Глаза в крови, лицо горит,
Сам плачет, а мы все рыдаем...
(Знаменитый эпизод - когда комедия разошлась в списках, Ф. Толстой по кличке Aмериканец, - известный дуэлянт и, по слухам, шулер - повстречав Грибоедова, просил его: “Замени строчку, а? Скажи: “в картишки на руку нечист”! Не то подумают - я столовые ложки ворую!”)
Ну, академик Нечкина нашла объяснение: “...текст Репетилова написан Грибоедовым в основном летом 1823 г. <...> Таким образом, Репетилов фиксируется в определенном тексте тогда, когда переход тайного общества на новый этап уже завершился и укрепился. Член тайного общества - “крикун”, “болтун” - уже рассматривался как вреднейшая фигура, был осужден и отсеян <...> в этом образе вместе с тем запечатлен и общий поворот тактики декабризма”[29].
Короче говоря, комедия и ее главный герой (а с ним и автор) привязывались накрепко не только к декабристскому движению - но ко вполне определенному этапу его и даже конкретному эпизоду в жизни тайных обществ: самороспуску Союза Благоденствия, где оказалось слишком много “лишних”, случайных людей, и образованию на основе его двух тайных обществ - Северного и Южного... (1821-1822). “Действовать надо так - вот основная авторская установка образа, и установка эта написана автором не спокойно, а со всей силой грибоедовского гнева”[30], - пишет Нечкина. С тем и вся великая комедия сводилась лишь к одному из эпизодов политической истории России, а конкретно - подготовке декабрьских событий.
Заметим, как быстро Репетилов отрекается от Чацкого - когда слышит о сумасшествии его. Это после всех объяснений в любви! (“А у меня к тебе влеченье, род недуга - Любовь какая-то и страсть...”) И даже, в отличие от Хлестовой, - не выражает жалости хотя бы! Потому... никакого “трагического отсвета” не лежит на этой фигуре (как находят некоторые). И, кроме болтовни на расхожие - а в ту пору в обществе - самые расхожие темы, и только ленивый их избегал, - вся политическая трескотня Репетилова есть конформизм чистой воды... Ведь конформизм - и это мы видели хорошо на закате советской власти, в последние годы, - не обязательно кадит официозу. Он и антиофициозу - тоже может кадить. И делать на этом карьеру, с успехом. Так бывает во все “промежуточные времена”, переходные. Эпоха Александра I благодаря множеству надежд, рассыпанных им без толку, и некоторому смягчению гражданского климата была именно такой. В такие эпохи это модно и пользуется признанием. И может вызвать интерес к самой пустой фигуре.
К тому ж... Слово в драме не существует само по себе - вне ситуации высказывания. И ситуация способна в корне изменить или определить - весь смысл слов.
Начнем с фамилии - Репетилов. Имея в виду, что фамилии у Грибоедова часто - значащие. Или знаковые. Имена нарицательные. Молчалин, Скалозуб...
Ну, слово “репетиция” в грибоедовское время означало то же примерно, что и в наше. И все же... Иногда оттенки важны. “Репетиция (франц.) - повторенье, протверженье или заученье чего-либо, проба, предварительное исполнение общими силами, подготовка...” (Словарь Даля)[31] Возможно, для грибоедовского читателя существовал еще французский оттенок, другое слово “reptile” - “пресмыкающееся”...
Но почему Репетилов не появился в пьесе раньше? непосредственно на бале? Где мог вертеться под ногами у множества людей - и, со своими россказнями, был бы очень “забавен”. Была бы “красочка” к балу - как любят выражаться режиссеры. Но он приезжает лишь к самому концу: к разъезду. И сцена с ним обретает иной смысл. Она играет роль торможения действия. Репетилов тормозит... А что он, в сущности, тормозит?..
“Проба”, “протверженье”... “предварительная подготовка” -
к чему?..
Сейчас все разъедутся. Сейчас дом Фамусова погрузится в темноту и останется наедине с собой - и со своими проблемами. Вернувшись, в сущности, к началу, к завязке... И сейчас Чацкий, в поисках правды о Софье во что бы то ни стало, совершит - первый и единственный по пьесе, и впрямь недостойный поступок... Он застрянет в доме и встанет за колонну - подсматривать и подслушивать... Этот, в общем, обычный драматический ход в комедии - мольеровской, до- или постмольеровской, - здесь обретает иной смысл. Чацкий не просто случайно оказался здесь и явился свидетелем чего-то. Он решил проследить за Софьей. Он выслеживает ее. И это разные вещи. Комедийный прием, такой простой, - обретает смысл прямого нарушения приличий и правил порядочности. В конкретной ситуации, в понятиях времени...
Репетилов своим появлением тормозит последний выход Чацкого. Он его подготавливает. Перед последней сценой с героем - автор и сталкивает его с Репетиловым. Выдвигает перед Чацким это кривое зеркало. Как предостерегающий жест... Но Чацкий слишком смятен и слишком ранен душой - чтоб оценить предостережение. И просто отмахивается от него. Отводит в сторону, отстраняет... Появление Репетилова в пьесе предшествует финальному монологу Чацкого. Это - репетиция к монологу. У этой “репетиции” два аспекта. С одной стороны - она пародирует героя - и, значит, должна как бы помочь отрезвить его. С другой - она может утвердить серьезность его гражданской позиции - сравнительно со всей болтовней на схожие темы, какая ведется вокруг. В обществе того времени Английский клуб Репетилова - это наши московские, питерские кухни начала 70-80-х годов века ХХ. Помните, возможно?..
Еще о финале
“От грома первая перекрестилась Софья <...> Еще не опомнившись от стыда и ужаса, когда маска упала с Молчалина, она прежде всего радуется, что “ночью все узнала, что нет укоряющих свидетелей в глазах!”” (Ну да, радуется, потому что горда...) Но Гончаров продолжает (почти как Чацкий в своем монологе!): “А нет свидетелей, следовательно, все шито да крыто, можно забыть, выйти замуж, пожалуй, за Скалозуба, а на прошлое смотреть... Да никак не смотреть. Свое нравственное чувство стерпит, Лиза не проговорится, Молчалин пикнуть не смеет. А муж? Но какой же московский муж, “из жениных пажей”, станет озираться на прошлое!
Это и ее мораль, и мораль отца, и всего круга. А между тем Софья Павловна индивидуально не безнравственна: она грешит грехом неведения, слепоты...”[32] - et cetera.
Даже Гончаров, который сблизил ее с Татьяной Пушкина где-то в начале статьи, - в итоге бросил в нее камень. Целый булыжник. Во всяком случае - в ее будущее. Тынянов станет говорить, что она будет вместе с Натальей Дмитриевной “проводить в жизнь порочный мир Александра I”. На самом деле... ничего она не “проводит”. Только любит без смысла. Она открывает пьесу - она же завершает ее.
“Ах, Боже мой - что станет говорить Княгиня Марья Алексеевна!” - это ж ведь тоже про Софью, не про Чацкого. “Софья начертана не ясно: не то б... не то...” Не то просто - несчастная девочка, - каких много, сгоревшая в неудаче первой настоящей любви. Любви не к тому - скажете вы? А вам какое дело? Ее любовь, ее слезы, ее неудача. “Дальнейшее - молчанье!” - как сказал бы Гамлет.
Вот Чацкий и правда немного похож на Гамлета. (Об этом говорил тот же Гончаров.) И Гамлет начинает свое разрушение ненавистного ему мира с любимой женщины. То же сочетание - силы и слабости. Те же претензии к миру. И тот же страх - перед разрушеньем того, что отрицает. Если кругом все так ему чуждо, “мучителей толпа”... Почему ж он не уезжает? Что он медлит? Вот он проповедует Горичу “здоровый образ жизни”. А сам-то, сам... “От сумасшествия могу я остеречься...” Не остерегся, как видим. Hе смог.
Безумный! Что он тут за чепуху молол!
Низкопоклонник! Тесть! И про Москву так грозно...
И возникает тема безумия - как в “Гамлете”. Тема крушения дома и непреодолимая связь с этим домом в лице Софьи - но не только с ней... и с Фамусовым тоже. И страх перед разрушеньем его. Это была беда поколения Чацкого - и его звезда. Очень современная тема, не находите? Ужас, как современно!..
Напомним! В первом, “московском”, варианте пьесы отсутствовали две важнейшие сцены финала. Объяснение Молчалина с Лизой, с откровениями об истинном его чувстве к барышне. (То, что слышат Софья и Чацкий). И другая за ней сцена - изгнания Софьей Молчалина. (И тоже - на глазах у Чацкого).
Та Софья
вовсе не терпела поражения - в своей любви. Она просто выходила к милу другу на свиданье со свечой. И тут их заставал Чацкий. Шла обычная сцена ревности... А новая развязка была гораздо хуже для Софьи. Гораздо тяжелей. На глазах Чацкого она терпела пораженье. “Слетала маска с лица” Молчалина. Она даже почти просит пощады Чацкого:
Не продолжайте, я виню себя кругом.
Но кто бы думать мог, чтоб был он так коварен!
Но Чацкий “продолжал” - и при Фамусове. Не слыша этой мольбы, не видя этой протянутой руки...
Тогда, двадцать лет назад, - я даже рискнул сказать, что истинно гениальная пьеса родилась лишь при этой переделке. Напомним - Чацкий, в своем великолепном монологе, - откровенно предавал Софью Фамусову. Ведь отец не знал, с кем она вышла на свиданье! Ну, и сказал бы Чацкий как мужчина - со мной! - и принял бы вину на себя. И, может, воротил бы былую любовь - в существовании которой так уверены - Нечкина, Доризо... Иль вызвал бы чувство, которого раньше не было. Сперва благодарность, а потом... кто знает? Но Чацкий предпочитает бросать в лицо правду - как он понимает ее. В людях этого типа (и не только впрямую в декабристах) “современники выделили <...> резкость и прямоту суждений, безапелляционность приговоров, “неприличную” с точки зрения светских норм тенденцию называть вещи своими именами, избегая эвфемистических условностей, светских формулировок, их постоянное стремление высказывать без обиняков свое мнение”[33].
Романтический герой, трагический - брошен автором в пьесе откуда-то извне в комедию бытовую и светскую - мещанскую, по сути... И Грибоедов скрещивает героя-резонера с героем любовником и, более того, - человека частного и его частную судьбу - с человеком политическим и его общественной драмой. Соединяет - в одном лице, в одной ситуации, в одном монологе.
И это было еще одно открытие Грибоедова в драме.
Альцеста Мольерова из комедии “Мизантроп” поминали чуть не с самого появления “Горя от ума” на свет. И после неоднократно.
Альцест. А я... измученный, поруганный жестоко
Уйду от пропасти царящего порока
И буду уголок искать вдали от всех,
Где мог бы человек быть честным без помех...
Чацкий. Вон из Москвы! сюда я больше не ездок.
Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,
Где оскорбленному есть чувству уголок!..
Карету мне, карету!
“Есть сходство между этими финалами? Ах, мой бог! Я не знаток, пусть в этом разбираются ученые! Они расскажут вам о том, насколько грибоедовский Чацкий похож на Альцеста-Мизантропа...”[34]
Автор пьесы “Мольер” и книги о Мольере - М. Булгаков - считал прямым ученичеством Грибоедова у Мольера последнюю речь Чацкого и его уход со сцены.
Да, ученичество, конечно, было. И кто из комедиографов не брал уроков Мольера? Только... Когда мастер такого класса - а не просто копиист, эпигон - вводит почти откровенно внутреннюю цитату из другого мастера, - он хочет что-то нам сказать. Он подает нам знак! И, скорее всего, цитируемый текст вступает в диалог с его собственным текстом.
Ведь и Альцест в пьесе Мольера противостоял не только “порокам” - истинным и мнимым. Но еще и Селимене! Самой жизни! Точно, как Чацкий противостоит уже не только Фамусову или Скалозубу... но, и более всего, - Софье... Тому необъяснимому почти, что Л. Толстой назовет - “истина всеобщей жизни”. И ключевое слово этой шарады - сходства текстов Мольера и Грибоедова - как раз и было слово “мизантроп”.
И Грибоедов останавливал своего любимого героя - и словно спрашивал его:
(С жаром.)
Именно такой подход продемонстрировал владелец упомянутого Андреем Шипиловым интернет-магазина. Заимствованный контент нравился пользователям и был размещен на сайте законно, с разрешения правообладателей. Но оказалось, что не думать о поисковых системах нельзя, сайт забанили. Из слов Ильи Сегаловича, можно предположить , что бан, возможно, вызван способностью сайта негативно влиять на качество и релевантность поиска Яндекса. Если это обусловлено наличием на сайте заимствованного контента, то кто должен решать проблему? Поисковик, правильно определяя вторичность контента и законность его размещения, соответственно, учитывая или не учитывая этот факт в ранжировании? Или веб-мастер, осознанно запрещая индексацию части содержимого, чтобы избежать санкций поисковика? Со слов Александра Садовского, сегодня эта задача ложится на плечи веб-мастера.
Если Фамусов, Хлёстова и некоторые другие персонажи — живые обломки «века минувшего», то Молчалин — человек одного с Чацким поколения. Но, в отличие от Чацкого, Молчалин — убежденный консерватор, поэтому диалог и взаимопонимание между ними невозможны, а конфликт неизбежен — их жизненные идеалы, нравственные принципы и поведение в обществе абсолютно противоположны.
Чацкий не может понять, «зачем же мнения чужие только святы». Молчалин же, как и Фамусов, считает зависимость «от других» основным законом жизни. Молчалин — посредственность, не выходящая из общепринятых рамок, это типичный «средний» человек: и по способностям, и по уму, и по притязаниям. Но у него есть «свой талант»: он гордится своими качествами — «умеренностью и аккуратностью». Мировоззрение и поведение Молчалина строго регламентируется его положением в служебной иерархии. Он скромен и услужлив, потому что «в чинах... небольших», не может обойтись без «покровителей», даже если ему приходится всецело зависеть от их воли.
Зато, в отличие от Чацкого, Молчалин органично вписывается в фамусовское общество. Это « маленький Фамусов », ведь у него много общего с московским «тузом», несмотря на большую разницу в возрасте и общественном положении. Например, отношение Молчалина к службе — чисто «фамусовское»: он хотел бы «и награжденья брать, и весело пожить». Общественное мнение для Молчалина, как и для Фамусова, свято. Некоторые его высказывания («Ах! злые языки страшнее пистолета», «В мои лета не должно сметь / Свое суждение иметь») напоминают фамусовское: «Ах! боже мой! что станет говорить / Княгиня Марья Алексевна!».
Молчалин — антипод Чацкого не только по убеждениям, но и по характеру отношения к Софии. Чацкий искренне влюблен в нее, выше этого чувства для него ничего не существует, по сравнению с ним «мир целый» Чацкому «казался прах и суета». Молчалин лишь умело притворяется, что любит Софью, хотя, по собственному признанию, не находит в ней «ничего завидного». Отношения с Софией целиком определяются жизненной позицией Молчалина: так он держится со всеми без исключения людьми, это жизненный принцип, усвоенный с детства. В последнем действии он рассказывает Лизе, что ему «завещал отец» «угождать всем людям без изъятья». Молчалин — влюбленный «по должности », « в угодность дочери такого человека», как Фамусов, «который кормит и поит, / А иногда и чином подарит...».
Скалозуб
в исполнении А.И. Ржанова
Утрата любви Софии не означает поражения Молчалина. Хотя он и совершил непростительную оплошность, ему удалось выйти сухим из воды. Знаменательно, что не на «виноватого» Молчалина, а на «невиновного» Чацкого и оскорбленную, униженную Софию обрушил свой гнев Фамусов. В финале комедии Чацкий становится изгоем: общество его отторгает, Фамусов указывает на дверь и грозится «огласить» его мнимый разврат «во весь народ». Молчалин же, вероятно, удвоит усилия, чтобы загладить свою вину перед Софией. Остановить карьеру такого человека, как Молчалин, невозможно — таков смысл авторского отношения к герою. («Молчалины блаженствуют на свете»).
Фамусовское общество в «Горе от ума» — это множество второстепенных и эпизодических персонажей, гостей Фамусова. Один из них, полковник Скалозуб, — солдафон, воплощение тупости и невежества. Он «слова умного не выговорил сроду», а из разговоров окружающих понимает только то, что, как ему кажется, относится к армейской теме. Поэтому на вопрос Фамусова «Как вам доводится Настасья Николавна?» Скалозуб деловито отвечает: «Мы с нею вместе не служили». Однако по меркам фамусовского общества Скалозуб — завидный жених: «И золотой мешок, и метит в генералы», поэтому его глупости и неотесанности в обществе никто не замечает (или не хочет замечать). Сам Фамусов «им сильно бредит», не желая иного жениха для своей дочери.
Хлестова
в исполнении В.Н. Пашенной
Все персонажи, появляющиеся в доме Фамусова во время бала, активно участвуют в общем противостоянии Чацкому, добавляя новые вымышленные подробности в сплетню о «сумасшествии» главного героя. Каждый из второстепенных персонажей выступает в своем комическом амплуа.
Хлёстова, как и Фамусов, — колоритный типаж: это «сердитая старуха», властная барыня-крепостница екатерининской эпохи. Она «от скуки» возит с собой «арапку-девку да собачку», питает слабость к молодым французам, любит, когда ей «угождают», поэтому благосклонно относится к Молчалину и даже к Загорецкому. Невежественное самодурство — жизненный принцип Хлёстовой, которая, как и большинство гостей Фамусова, не скрывает своего враждебного отношения к образованию и просвещению:
(Д. III, явл. 21).
Загорецкий
в исполнении И.В. Ильинского
Загорецкий — «отъявленный мошенник, плут», доносчик и шулер («При нем остерегись: переносить горазд, /Ив карты не садись: продаст»). Отношение к этому персонажу характеризует нравы фамусовского общества. Все презирают Загорецкого, не стесняясь бранить его в лицо («Лгунишка он, картежник, вор» — говорит о нем Хлёстова), но в обществе его «ругают / Везде, а всюду принимают», ведь Загорецкий — «мастер услужить».
«Говорящая» фамилия Репетилова указывает на его склонность бездумно повторять чужие рассуждения «о матерьях важных». Репетилов, в отличие от других представителей фамусовского общества, на словах — горячий поклонник «учености». Но просветительские идеи, которые проповедует Чацкий, он окарикатуривает и опошляет, призывая, например, чтобы все учились «у князь-Григория», где «напоят шампанским на убой». Репетилов все же проговорился: поклонником «учености» он стал только потому, что ему не удалось сделать карьеру («И я в чины бы лез, да неудачи встретил»). Просвещение, с его точки зрения, — лишь вынужденная замена карьере. Репетилов — порождение фамусовского общества, хотя и кричит, что у него с Чацким «одни и те же вкусы.
Помимо тех героев, которые перечислены в «афише» — списке «действующих лиц» — и хотя бы однажды появляются на сцене, в «Горе от ума» упомянуто множество людей, не являющихся участниками действия, — это внесценические персонажи. Их фамилии и имена мелькают в монологах и репликах действующих лиц, которые обязательно выражают свое отношение к ним, одобряют или осуждают их жизненные принципы и поведение.
Внесценические персонажи — невидимые «участники » общественно-идеологического конфликта. С их помощью Грибоедову удалось раздвинуть рамки сценического действия, сконцентрированного на узкой площадке (дом Фамусова) и уложившегося в одни сутки (действие начинается рано утром и завершается под утро следующего дня). У внесценических персонажей — особая художественная функция: они представляют общество, частью которого являются все участники событий в доме Фамусова. Не играя никакой роли в сюжете, они тесно связаны с теми, кто яростно защищает «век минувший» или стремится жить идеалами «века нынешнего», — кричит, негодует, возмущается или, наоборот, испытывает «мильон терзаний» на сцене.
Именно внесценические персонажи подтверждают, что все русское общество расколото на две неравные части: количество упомянутых в пьесе консерваторов значительно превосходит число инакомыслящих, «сумасшедших». Но самое главное, что Чацкий, одинокий правдолюбец на сцене, вовсе не одинок в жизни: существование духовно близких ему людей, по мнению фамусовцев, доказывает, что «нынче пуще, чем когда, безумных развелось людей, и дел, и мнений». Среди единомышленников Чацкого — двоюродный брат Скалозуба, отказавшийся от блестящей карьеры военного, чтобы уехать в деревню и заняться чтением книг («Чин следовал ему: он службу вдруг оставил, / В деревне книги стал читать»), князь Федор, племянник княгини Тугоуховской («Чинов не хочет знать! Он химик, он ботаник...»), и петербургские «профессоры», у которых он учился. По мнению гостей Фамусова, эти люди — такие же сумасшедшие, помешавшиеся из-за «учености», как и Чацкий.
Другая группа внесценических персонажей — «единомышленники» Фамусова. Это его «кумиры», которых он часто упоминает как образец жизни и поведения. Таков, например, московский «туз» Кузьма Петрович — для Фамусова это пример «житья похвального»:
(Д. II, явл. 1).
Другой достойный, по мнению Фамусова, пример для подражания — один из самых запоминающихся внесценических персонажей, «покойник дядя» Максим Петрович, сделавший удачную придворную карьеру («при государыне служил Екатерине»). Как и прочие «вельможи в случае», он имел «надменный нрав», но, если того требовали интересы карьеры, умел ловко «подслужиться» и легко «сгибался вперегиб».
Чацкий разоблачает нравы фамусовского общества в монологе «А судьи кто?..» (д. II, явл. 5), рассказывая о недостойном образе жизни «отечества отцов» («разливаются в пирах и мотовстве»), о неправедно нажитых ими богатствах («грабительством богаты»), об их аморальных, бесчеловечных поступках, которые они совершают безнаказанно («защиту от суда в друзьях нашли, в родстве»). Один из внесценических персонажей, упомянутых Чацким, «толпу» преданных слуг, спасавших его «в часы вина и драки», «выменил» на трех борзых собак. Другой «для затей/На крепостной балет согнал на многих фурах / От матерей, отцов отторженных детей», которые затем были «распроданы поодиночке». Такие люди, с точки зрения Чацкого, — живой анахронизм, не соответствующий современным идеалам просвещения и гуманного отношения к крепостным.
Даже простое перечисление внесценических персонажей в монологах действующих лиц (Чацкого, Фамусова, Репетилова) дополняет картину нравов грибоедовской эпохи, придает ей особый, «московский» колорит. В первом действии (явл. 7) Чацкий, только что приехавший в Москву, в разговоре с Софией «перебирает» множество общих знакомых, иронизируя над их «странностями».
Драматургическое новаторство пьесы
Драматургическое новаторство Грибоедова проявилось прежде всего в отказе от некоторых жанровых канонов классицистической «высокой» комедии. Александрийский стих, которым написаны «эталонные» комедии классицистов, заменен гибким стихотворным размером, позволившим передать все оттенки живой разговорной речи, — вольным ямбом. Пьеса кажется «перенаселенной» персонажами в сравнении с комедиями предшественников Грибоедова. Создается впечатление, что дом Фамусова и все происходящее в пьесе — только часть большого мира, который выведен из привычного полусонного состояния «безумцами», подобными Чацкому. Москва — временное пристанище пылкого героя, странствующего «по свету», небольшая «почтовая станция» на «столбовой дороге» его жизни. Здесь, не успев остыть от бешеной скачки, он сделал только небольшую остановку и, испытав «мильон терзаний», вновь отправился в путь.
В «Горе от ума» не пять, а четыре действия, поэтому нет характерной для «пятого акта» ситуации, когда все противоречия разрешаются и жизнь ?